— Да ничего я не испугался. Просто странные какие-то звуки. Да и огурцов пока еще нет. Разве что грибы… Да, ты прав, скорее всего, она спускалась в подвал за солеными песочниками.
— Песочники… Пища богов! Как же я по ним соскучился! Вы все у Нины Георгиевны их покупаете?
Макс имел в виду их старую учительницу, уже давно пенсионерку.
— Ну да. Только она одна сейчас во всем городе собирает этих малышей, и ее засол — лучший. За ее грибами приезжают даже москвичи, которые у нас тут рыбачат летом.
Братья Петровы выросли в Зульштате, жили на берегу Волги, в частном доме в двух шагах от речного вокзала. После окончания школы переехали в областной центр, снимали там комнату, пока учились в университете. Валерий учился на юриста, Максим — на экономиста. Вскоре отец умер, и мать вышла замуж за зубного врача Варфоломеева, с которым они потом вместе переехали в Питер, где ему по наследству досталась квартира. Позже к ним переехал Максим, к тому времени закончивший университет, да и остался там, женился на Ларисе.
Валерий, вернувшись после завершения образования в Зульштат, женился на Насте, и они какое-то время еще жили в старом родительском доме. И только когда Валерий стал прокурором, они с беременной Настей купили этот старый особняк в центре города.
Песочники — это отдельная тема… С детства Валерий и Максим рыбачили, в семье была моторная лодка, и они часто с родителями отправлялись на острова за рыбой или грибами-песочниками. Мать солила грибы большими банками и потом дорого продавала на базаре. Это был их семейный бизнес. Потом, когда она уехала в Петербург и дом опустел, братья продали старенькую лодку соседу, и все детские радости, связанные с поездками по Волге, пикники, рыбалка, остались далеко в прошлом… Но соленые песочники всегда были любимой закуской, и когда Максим приезжал в Зульштат к брату, первое, чем его угощали Валерий с Настей, были песочники.
В дверь постучали, это была Настя.
— Песочники? — спросил, расплываясь в улыбке Макс, видя, как Настя ставит на стол большую тарелку, полную блестящих, ароматных, посыпанных свежим лучком песочников. — Я же тебе говорил, что это Настя шумит в погребе, а ты заладил: привидения…
Утром следующего дня Маша, выпив чашку кофе, отправилась в музей к Лангу и вышла оттуда спустя четверть часа с драгоценной копией схемы немецкого кладбища, где бледными буквами было обозначено надгробие доктора Ульрихса. Ну вот и все! Сейчас она разыщет эти мраморные обломки, сравнит картинку реального кладбища с фотографией склепа Краушенбахов, разыщет его непременно, проникнет в него… Так. И что дальше? Так же темнота! Да и страшновато будет.
По дороге на кладбище Маша зашла в хозяйственный магазин и купила два фонарика с запасом батареек. Мало ли! Еще веревку, небольшую садовую лопату, если вдруг придется копать. Времени-то сколько прошло, в склеп могла набиться земля, мусор. Да и сдвинуть гроб (а он наверняка каменный) с места, чтобы добраться до клада, невозможно без лопаты или других инструментов.
Бодрая, можно сказать в прекрасном расположении духа, Маша отправилась в самую унылую часть города как в парк аттракционов.
О Ланге она старалась не думать. Старый неприятный тип. Она уже получила от него все, что нужно, и больше они уже никогда не увидятся.
На исследование немецкого кладбища, которое она нашла с трудом, поскольку не очень хорошо запомнила дорогу, по которой они возвращались с кладбища с Лангом, ушел почти час. Ей повезло, она находила могилы с хорошо сохранившимися табличками с обозначениями фамилий, что давало возможность следовать по схеме. Вот только след от могилы доктора был какой-то невразумительный. Ни таблички, ничего, только белый выщербленный мраморный камень — и все. Зато по схеме выходило, что это действительно захоронение Ульрихса, поскольку с четырех сторон оно было окружено могилами с четко сохранившимися табличками. И тут ошибки быть не могло. Точно этот памятник украли. Сперли мрамор, может, распилили и сделали столешницу для кухонного стола или просто притащили домой да и оставили, не понимая, зачем им в хозяйстве мрамор… Уроды, что еще сказать.
За куском потускневшего и грязного белого мрамора росли густые кусты сирени. Сейчас они смотрелись отвратительно — припорошенные пылью, как пудрой, с высохшими коричневыми венчиками семян вместо прелестных весенних лиловых или белых соцветий.
Маша раздвинула ветки сирени и вдруг увидела аккуратную кирпичную кладку, по форме напоминающую будку суфлера. Такое кирпичное полукружие с чернотой внутри. Она посветила фонариком, поскольку, несмотря на яркий солнечный день, рассмотреть внутренность склепа (а это был точно склеп!) было невозможно, и увидела две каменные ступени, идущие вниз. Склеп доктора Ульрихса! А почему бы не исследовать и его? А уж потом разыскать склеп Марты, тем более что он, если верить фотографии, находился где-то совсем рядом, и его поиски она оставила как бы «на десерт», мол, куда он денется-то?
Под сиреневым кустом было душно, пыльно и полно опавшей бурой сухой листвы. Сильно пригибаясь, Маша подлезла под ветки и просунула голову в пространство над ступенями, после чего сделала один шаг вниз, затем неуверенно, в полной темноте опустилась на вторую ступень, а третья оказалась неожиданно глубоко, уходила куда-то сантиметров на восемьдесят, если не на целый метр, в полную темень. Над головой ее как раз нависла кирпичная овальная кладка. Маша спускалась в склеп. И вот в какой-то момент она оказалась на твердой каменной площадке напротив прямоугольного отверстия — входа в темное помещение. Посветив фонариком, она увидела присыпанный опавшими листьями каменный пол, а вдоль стен — пыльные каменные гробы.