Грех и немножко нежно - Страница 39

По сути, именно этот момент и сыграл в деле решающую роль. Она хорошо слышала, как преподнес он это дело своему брату.

«Тут у нас в Зульштате история одна приключилась, драма самая настоящая. Одна моя знакомая… Словом, она нравилась мне, да и до сих пор нравится, ее Эмма зовут. По мужу — Самойлова. Она убила свою сестру. История, говорю, жуткая! Эмма вернулась с юга раньше времени и застала своего мужа с родной сестрой. Понятное дело, что испытала шок, взяла нож и ударила сестру в живот. Потом сама позвонила в полицию и во всем призналась. Я уверен, что она не соображала, что творила… или, наоборот, — очень хорошо соображала и решила, что только так сможет уравновесить то зло, что они, самые близкие люди, причинили ей. Вот так…»

Убив сестру, Эмма «уравновесила» зло! Вот она, формула, в которую облек преступление прокурор! Он этими словами словно оправдывал ее! Это его отношение к убийству!

Разрабатывая свой план в отношении Петрова и Самойлова, Маша откровенно развлекалась, чувствуя несерьезность того, что она решила сделать. Она играла с огнем, уверенная в своей полной безнаказанности. Это у них будут проблемы, у алчного прокурора и предателя-мужа, это они потеряют окончательно сон и будут думать, как выбраться из этой грязной и кровавой истории. А Маша… Никто не знает, кто она такая. Она незнакома с этими людьми. Поимев с двух сторон деньги, она может просто исчезнуть или спрятаться. Если не у тетки, чтобы ее не подставлять, то в тоннеле! Дела-то назревают нехилые! Тоннель на самом деле обещает быть золотым!

Жорж Маковский тоже заплатит сполна за торговлю наркотиками и убийство! Ну надо же, как повезло: он убил свою любовницу! Но он не знает еще, что его ждет, еще не вечер, как говорится…

Маша была уверена, что он вернется в клуб ночью, чтобы вывезти тело. Заберется в свою хитрую комнату, где оставил труп, а девочки-то нет… От страха наложит в штаны!

У Маши от всех этих событий кружилась голова!

Главное, все хорошенько продумать!

Отправляясь на встречу с братом и сестрой Самойловыми, она, конечно же, волновалась. Но представив себе, что она играет роль, что она просто актриса, которой нужно сыграть мошенницу, она надела на себя маску самоуверенной негодяйки и убедительным тоном объяснила им, что если они ее послушаются и согласятся дать взятку прокурору, то дело будет в шляпе!

Ее лихорадило, когда она вела переговоры, когда разыгрывала двух доверчивых болванов, разводила на деньги, но эта лихорадка была приятная, она заставляла ее кровь бурлить, почти кипеть, и это свое состояние она потом никогда не забудет, ей захочется испытать его снова и снова… «…убийство есть убийство. И я не думаю, что адвокат, какой бы хороший ни был, сможет добиться того, чтобы ее отпустили прямо в зале суда», — говорила она твердо, объясняя, что ни один адвокат не сможет устроить дела лучше, чем прокурор в компании со следователем. Она сделала следователя Липченко взяточником и, чего уж мелочиться, намекнула Самойловым, что она — сестра прокурора Петрова!

Симпатию же Петрова к задержанной Эмме Самойловой вообще представила как роман!

Разговор получился коротким и очень продуктивным. Договорились встретиться через сутки, для передачи денег. «Завтра в это же время, только с другой стороны парка, тоже у ворот», — сказала Маша тоном деловой и уверенной в себе (придуманной ею же) Василисы.

Вернувшись домой, она поужинала, поставила будильник на одиннадцать часов вечера и прилегла на диван перед телевизором — отдохнуть, прийти в себя и морально подготовиться к еще одной встрече, которая, она в этом почти не сомневалась, должна будет состояться глубокой ночью.

Уснуть не удалось. Маша ворочалась на диване, то укрываясь пледом, чувствуя озноб, то срывала его с себя, обливаясь потом. Это нервы, решила она. Куда же без них-то.

Тетка, похоже, вообще переселилась к своему любовничку, и ей уж точно не было никакого дела до племянницы. Родители звонили редко, занятые своими делами. Наверняка снова играют в молчанку. Они всегда так. Разругаются в пух и прах и молчат целыми днями, время от времени напоминая друг другу о состоянии ссоры хлопаньем дверей, швыряньем предметов, громкими вздохами. Разбежались бы уже давно да и начали бы новую жизнь. Вот только ни у одного из них, похоже, нет пассии с отдельной жилплощадью, вот и маются под одной крышей, ненавидя друг друга.

С тяжелой головной болью, нисколько не отдохнувшая, наоборот, утомленная мыслями и изнуряющей бессонницей, Маша, надев темный свитер тетки, джинсы и спрятав волосы под бейсболку, вышла из дома.

Ей надо было пройти метров пятьсот до улицы, ведущей к машиностроительному заводу, к клубу.

Сейчас, ночью, его очертания приобрели какой-то мистический характер, словно в эти часы, когда весь город спал, городской клуб превращался снова в католический собор, убежище призраков тех горожан, что жили здесь когда-то. И в полночь двери собора распахнутся и на городскую площадь хлынет толпа оживленно переговаривающихся между собой прихожан, одетых в старомодные костюмы, платья. Возможно, среди них и красавица Марта Краушенбах…

Интересно, узнала бы Маша свою прабабку в толпе призраков? Скорее всего, Марта сама бы увидела ее своими волшебными глазами, нашла ее, спрятавшуюся за кустами сирени, что густо растут позади собора, взяла бы ее за руку и, склонившись к ней, прошептала бы на ухо:

— Моя дорогая Мария! Золото, которое ты ищешь, находится в изголовье моего гроба… Оно — твое!

Но двери собора не распахнулись, зато внизу, у самой травы, загорелось тусклым оранжевым светом полукруглое оконце. Маша подошла ближе к собору и увидела припаркованный у черного входа черный джип Жоржа Маковского. Значит, она все точно рассчитала. И он приехал совсем недавно. Вошел в клуб и, чтобы не привлекать внимания случайных прохожих, которые могли бы появиться в этот поздний час, горящими окнами костюмерной, двигался в темноте к заветному шкафу, куда и нырнул как в омут… И только оказавшись в своей секретной комнате, где оставил труп Лены Тимохиной, осмелился включить свет. Уж это полукруглое оконце в траве точно никто бы не заметил.